«ну да
крестьянские восстания
потому что города голодали, а эта сволочь ломила за хлеб бешеные цены, убивала комиссаров и коллекционировала в избах рояли.
они оборзели до последней степени в те годы»
Вот ведь до чего русские мужички оборзели, нагло отказывались комиссаров содержать, слюной плевали на мировую революцию, в избах на роялях цинично мурку наяривали. И пока еврейские дети комиссаров и чекистов страдали без инструмента, кулаки топили баньки скрипочками, выменянные ими у голодных рабочих на незаконно укрытый от советской власти хлеб.
Трогательная картина: потомки жертв «незаконных сталинских репрессий» никак не могут понять, для каких таких надобностей их гениальные предки придумали русским колхозы, гулаги и душегубки. Но самая суть злой иронии русской истории вот в чём: еврейские чекисты и комиссары сами друг дружку истребили, а никакие не сталинисты. В замечательном 37-м году бывший оперуполномоченный НКВД по русской литературе Митя Ольшанский ползал в собственной моче и блевотине, целовал сапоги своего бывшего местечкового товарища и, рыдая, искренне каялся в троцкизме, признавался в отравлении Горького по заданию всех фашистских разведок, обещал разоружиться перед Партией и её Ленинским ЦК, слёзно просил не щадить себя и расстрелять как бешеную собаку. Товарищ комсомольской юности и романтики раскулачивания презрительно смотрел на разоблаченного врага народа, устало стряхивал ему на темечко пепел папироски и не догадывался, что через два месяца его и самого ждёт та же участь. Здесь и заключается латентный оптимизм русской истории.
